Еремей Парнов - Мальтийский жезл [Александрийская гемма]
В эту разорительную внутрицерковную битву были вовлечены не только закованные в сталь рейтары, но — без преувеличения — вся клерикальная Европа, включая подвижников веры, еще при жизни причисленных к лику святых.
Интересы Урбана, например, самоотверженно отстаивала весьма энергичная Екатерина Сиенская. Назвав кардиналов, избравших Климента, дьяволами во плоти, она вызвала глубокую смуту в народе.
Не остались без небесного патронажа и пропагандистские службы Авиньонского двора, заручившегося поддержкой блаженного Петра Люксембургского, святого Викентия и столь же святой Колетты. Каждый из них трубил на свой лад, возглашая крестовый поход против папы-антихриста.
У простого народа созревала крамольная мысль, что у антихриста две ипостаси.
Во всяком случае, оба папских двора достигли крайнего предела разложения. Свидетельства всеобщего распада были настолько очевидны, что не составляли тайны ни для вождей, ни для их кровавых сатрапов. Все наиболее гнусные и жуткие формы террора, все самое недостойное и отвратительное, что только таится в смрадных пучинах взбаламученного моря житейского, было поднято на поверхность и пущено в дело. В Риме и в Авиньоне отъявленные подонки поднимались на верхние этажи власти и тут же принимались творить всевозможные гнусности.
Урбан первым понял, какого типа подручный требуется ему в такой войне, и обратился к предводителю пиратов Балдазаре Косса. Сей молодец был в самом прямом смысле слова ladrone [127], без всяких фигуральных вывертов. Ему ничего не стоило пырнуть ножом первого встречного, что он и делал, ничтоже сумняшеся, в годы бесшабашной юности, пока не занялся более серьезным делом — морским грабежом.
Четыре года его трехмачтовые корабли с косыми, на разбойничий манер, парусами свирепствовали в средиземноморских водах. Косса грабил всех без разбора: мусульман и христиан, включая соотечественниковитальянцев и осевших на Родосе последних госпитальеров. Только суда, плававшие под флагом Прованса, могли беспрепятственно действовать в изрезанной укромными бухтами берберийской акватории, где большей частью охотился удалой Балдазаре. Причина была достаточно уважительная: на службе прованского герцога состоял единоутробный братец Гаспар, такой же пират.
Братья частенько работали совместно. Причем не только на море, но и на суше, совершая дерзкие набеги на города и селения. Разграбленные дворцы, дома богатых купцов, монастырские владения они отдавали во власть огня. Пленных на первых порах не брали, разве что молоденьких женщин, которых продавали потом на невольничьих рынках. Но постепенно, войдя во вкус, начали все чаще приторговывать «двуногим скотом». Зачем резать, если можно продать?
Имя Балдазаре гремело от Александрии до Геркулесовых столпов. Никто не мог быть спокоен за свою жизнь. Вчера пираты ворвались в испанскую крепость, сегодня их видели в Сардинии или на Мальте, завтра они могли атаковать Неаполь или высадиться на мавританском побережье, где прятали награбленное добро корсарымагометане.
Даже Равелло и Позитано, расположенные по соседству с родовым островом графов Косса, изведали ужасы морского десанта. Такое вообще было не в диковинку в ту эпоху. Кто только не кормился лихим набегом: суровые викинги, изнеженные левантийцы, турки, испанцы. О работорговле и говорить не приходится. Операции с живым товаром составляли едва ли не главную статью в бюджете Венецианской республики и Арагонского королевства. Прикованные к веслам гребцы несли по морям генуэзские флаги. Неаполитанский король и прованский герцог оспаривали друг у друга преимущественное право поставки невольниц в гаремы аравийских шейхов, получая взамен «черное дерево» — отборный африканский товар. Тут, как и в междоусобице пап, ни одна -сторона не заслуживала участия.
После каждого похода Косса исправно возвращался домой к доброй морщинистой маме, тучной, но подвижной и экспансивной, как все итальянки.
— Это тебе, — скупо ронял он, вручая какую-нибудь заморскую диковину, и почтительно целовал руку.
Последняя операция была особенно удачной. Захватив две боевые галеры «родосских братьев», как стали с недавнего времени именоваться госпитальеры, Косса привез к себе на Искию несметные сокровища: тяжеловесные золотые сервизы, украшенные драгоценностями одежды, редкостное оружие и, конечно, мешки со звонкой монетой. Дукаты, динары, цехины, реалы, торнези, Константина™… Все перемешалось при пересыпке: короны, языки, века.
Выточенную из цельного смарагда чашу, оправленную в золото, он преподнес мамочке.
— Куда же столько? — всплеснула она руками, втайне любуясь рослым красавцем сыном, который не знал поражений и привык первенствовать во всем. — В нашем палаццо уже не осталось свободного места. Скоро ты весь остров завалишь золотом. Зачем так много? А эти толпы несчастных пленных? Они измучены и еле держатся на ногах, бедные люди, но мне даже негде их разместить. Неужели тебе не жаль их? Или нельзя было распродать по дороге? Про женщин я уж и не говорю, Балдазаре. Но ведь должен же быть предел! Пора, давно пора остановиться на какой-то одной. Опомнись, сыночек. Твои безумства не кончатся добром. Ты должен остепениться и начать совершенно новую жизнь. Если ни одна из юных красоток, которых я устала кормить, не смогла надолго удержать тебя, то самое время вспомнить о боге. Из нашего рода вышло столько знаменитых служителей церкви! Почему бы тебе не стать одним из них? Тогда бы я могла умереть спокойно.
Это наставление, как и все предыдущие, Балдазаре выслушал вполуха. Но, как явствует из последующих событий, материнские молитвы были все же услышаны.
Не прошло и месяца с того дня, когда был захвачен госпитальерский приз, как пиратского главаря пригласили к его святейшеству.
Косса облачился в самое скромное платье, надел плащ из тонкой романьолы [128] отправился в папский дворец.
— Мне говорили о тебе как об отважном, решительном человеке, — с места в карьер начал Урбан, внимательно оглядев великолепно сложенного кондотьера с необыкновенно одухотворенным лицом, обветренным и загорелым до черноты.
— Тебе правильно говорили.
— Ты знаешь, что мои войска потерпели поражение? Неблагодарный Карл Дураццо, которого я своими руками посадил на неаполитанский трон, переметнулся к антихристу и открыто выступил против меня.
— Я избавлю тебя от этого врага, — уверенно пообещал Косса.
— Но для успешного ведения военных действий требуются немалые средства, а моя казна опустошена. Пришлось даже перелить церковные блюда и дароносицы.
— Я дам тебе денег и соберу твое рассеянное войско.
— Тебя послало мне само провидение! — Урбан выразил свое удовлетворение скупой улыбкой. — Ты говорил, что знаком с теологией?
— Сказать, что я знаком с теологией, равносильно тому, что я разбираюсь в морском деле, — Балдазаре надменно вскинул подбородок. — Я не просто знаком. Я — теолог, святой отец, и хорошо знаю каноны. Ведь недаром же мне пришлось пять лет корпеть в Болонье. По всем предметам я шел в числе первых и лишь волей случая не получил диплома.
— Значит, так тому и быть, — заключил папа, строя далеко идущие планы.
— Аминь, — отозвался Косса.
Верный излюбленному тактическому приему захватить противника врасплох, новый главнокомандующий обрушился на разрозненные отряды Карла, отбил одиннадцать катапульт и погнал в панике отступающих мародеров к морю.
Папа тут же посвятил едва отмывшегося от крови победителя в священнический сан и поручил ему возглавить следствие над опальными кардиналами, которых подозревал в пособничестве врагу. Князей церкви вместе с их наиболее доверенными приближенными перевезли в Ночеру и разместили в подземной тюрьме.
Косса взял себе в подручные самых отчаянных головорезов из числа соратников по пиратским баталиям. Он не ошибся в выборе. Сменив абордажные крючья на тиски и клещи, они выказали себя прирожденными мастерами пыточных дел. Закованных в цепи епископов доставили из подземной тюрьмы в следственную камеру, где уже все было готово для пытки: пропущенные через блоки веревки, раздвижные доски с клиньями, «испанские сапоги». Даже желоба для стока крови в углублении каменного пола были отмыты загодя. Сам Косса в качестве осененного благодатью чрезвычайного следователя, поднаторевшего к тому же в теологических ухищрениях, занял кресло на помосте.
Побывав на заре юности в застенках святейшей инквизиции, куда попал по подозрению в чародействе, он»знал, как нужно вести допрос. Справедливости ради следует сказать, что его задержали тогда совершенно случайно.
Просто «псы господни» застали Балдазаре в доме одной молодой колдуньи, и не его вина, что пришлось заколоть в завязавшейся схватке двоих или даже троих агентов. Других грехов перед церковью он за собой не знал. Не веруя ни в бога, ни в дьявола, Косса и к черной магии относился вполне равнодушно. Но опыт — сквозь толстые стены он слышал крики пытаемых, которые сознавались в немыслимых преступлениях, — не пропал даром. Советы его святейшества пали на вполне подготовленную почву.
